Неточные совпадения
Надо теперь перенестись несколько назад, до приезда Штольца
на именины к Обломову, и в другое
место, далеко от Выборгской стороны. Там встретятся знакомые
читателю лица, о которых Штольц не все сообщил Обломову, что знал, по каким-нибудь особенным соображениям или, может быть, потому, что Обломов не все о них расспрашивал, тоже, вероятно, по особенным соображениям.
Он убежал к себе по лестнице. Конечно, все это могло навести
на размышления. Я нарочно не опускаю ни малейшей черты из всей этой тогдашней мелкой бессмыслицы, потому что каждая черточка вошла потом в окончательный букет, где и нашла свое
место, в чем и уверится
читатель. А что тогда они действительно сбивали меня с толку, то это — правда. Если я был так взволнован и раздражен, то именно заслышав опять в их словах этот столь надоевший мне тон интриг и загадок и напомнивший мне старое. Но продолжаю.
Одна из главных выгод охоты, любезные мои
читатели, состоит в том, что она заставляет вас беспрестанно переезжать с
места на место, что для человека незанятого весьма приятно.
Нужно ли рассказывать
читателю, как посадили сановника
на первом
месте между штатским генералом и губернским предводителем, человеком с свободным и достойным выражением лица, совершенно соответствовавшим его накрахмаленной манишке, необъятному жилету и круглой табакерке с французским табаком, — как хозяин хлопотал, бегал, суетился, потчевал гостей, мимоходом улыбался спине сановника и, стоя в углу, как школьник, наскоро перехватывал тарелочку супу или кусочек говядины, — как дворецкий подал рыбу в полтора аршина длины и с букетом во рту, — как слуги, в ливреях, суровые
на вид, угрюмо приставали к каждому дворянину то с малагой, то с дрей-мадерой и как почти все дворяне, особенно пожилые, словно нехотя покоряясь чувству долга, выпивали рюмку за рюмкой, — как, наконец, захлопали бутылки шампанского и начали провозглашаться заздравные тосты: все это, вероятно, слишком известно
читателю.
Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны,
на которой посеяны растения.
Место, где найдено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удобным. Сюда переносятся и все другие корни. Первое, что я увидел, — это навесы из кедрового корья для защиты женьшеня от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.
Читатели наши, конечно, помнят историю молодого Жадова, который, будучи племянником важной особы, раздражает дядю своим либерализмом и лишается его благосклонности, а потом, женившись
на хорошенькой и доброй, но бедной и глупой Полине и потерпевши несколько времени нужду и упреки жены, приходит опять к дяде — уже просить доходного
места.
Читатель-простец составляет ядро читательской массы; это — главный ее контингент. Он в бесчисленном количестве кишит
на улицах, в театрах, кофейнях и прочих публичных
местах, изображая собой ту публику, к услугам которой направлена вся производительность страны, и в то же время ради которой существуют
на свете городовые и жандармы.
Александр вышел, в каком положении — пусть судит
читатель, если только ему не совестно будет
на минуту поставить себя
на его
место. У моего героя брызнули даже слезы из глаз, слезы стыда, бешенства
на самого себя, отчаяния…
И веселая, кудрявая головка мисс Лиззи, с лукавыми черными глазками, глядела
на читателя с того самого
места и даже нарисованная тем самым карандашом, который изображал недавно нашего земляка.
Читатель позволит нам сообщить ему
на этом
месте несколько сведений о генерале Ратмирове. Отец его был естественный… Что вы думаете?
Итак, Ташкент может существовать во всякое время и
на всяком
месте. Не знаю, убедился ли в этом
читатель мой, но я убежден настолько, что считаю себя даже вполне компетентным, чтобы написать довольно подробную картину нравов, господствующих в этой отвлеченной стране. Таким образом, я нахожу возможным изобразить...
Пора наконец и расстаться с г. Милюковым. Но мы не можем расстаться с ним, не обративши внимания
читателей на его превосходный разбор «Мертвых душ» по всем правилам эпической поэмы. Применение всех этих правил к «Мертвым душам» обнаруживает в авторе большой диалектический талант. Как, напр., умел он найти чудесное в «Мертвых душах»? Это была трудная задача, а он нашел, и нашел так искусно, что мы не можем удержаться от удовольствия выписать это
место...
Пред нагоревшей сальною свечой
Красавицы раздумавшись сидели,
И заставлял их вздрагивать порой
Унылый свист играющей метели.
И как и вам,
читатель милый мой,
Им стало скучно… Вот,
на место знака
Условного, залаяла собака,
И у калитки брякнуло кольцо.
Вот чей-то голос… Идут
на крыльцо…
Параша потянулась и зевнула
Так, что едва не бухнулась со стула...
Не станем изображать
читателю, как гости истребляли закуски, как приналегли они
на желудочные, тминные, листовки и померанцевки, как задвигались и загремели стулья, с какими плотоядными улыбками расселись все
на подобающее каждому
место, как величественно священнодействовал у особого стола клубный метрдотель Кирилла, направляя во все концы столов ряды лакеев с многоразличными яствами, за коими в порядке следовали многоразличные пития, — скажем только одно, что барон сидел
на самом почетном
месте, между Непомуком и князем Кейкулатовым, и что сам Кирилла никому не пожелал уступить честь прислуживать этим трем лицам: редкий и высший знак почтения со стороны амбициозного Кириллы.
Для
читателя с живою душою совершенно очевидно, что никакого преступления Анна не совершила. Вина не в ней, а в людском лицемерии, в жестокости закона, налагающего грубую свою руку
на внезаконную жизнь чувства. Если бы в обществе было больше уважения к свободной человеческой душе, если бы развод не был у нас обставлен такими трудностями, то Анна не погибла бы… Такой
читатель просто пропускает эпиграф романа мимо сознания: слишком ясно, — никакого тут не может быть
места для «отмщения».
Читателю остается проследить, только левый край долины Хора от того
места, где Хор вышел из гор
на равнину. Сначала Хор разбивается
на две протоки, причем левая называется Чжигдыма, ниже — еще две протоки Большая и Малая Були и юрта Могочжи близ устья реки Мутен. Здесь последний раз к Хору подходят одинокие сопки Нита, Фунеа ниже переволока, представляющие собой остатки более высоких гор, частью размытых, частью потопленных в толщах потретичных образований.
Граф Иосиф Янович Свянторжецкий действительно был вскоре зачислен капитаном в один из гвардейских полков, причем была принята во внимание полученная им в детстве военная подготовка. Отвращение к военной службе молодого человека, которое он чувствовал, если
читатель помнит, будучи кадетом Осипом Лысенко, и которое главным образом побудило его
на побег с матерью, не могло иметь
места при порядках гвардейской военной службы Елизаветинского времени.
И Ермак Тимофеевич подробно рассказал Семену Иоаникиевичу все, что уже известно
читателям о захвате
на месте битвы женщины, которая назвалась Пимой и Мариулой.
Это был тот самый Величковский, соперничества которого
на должность председателя боялся, если припомнит
читатель, — Бежецкий; Михаил Николаевич Городов — частный поверенный, литератор-дилетант, пописывал рецензии и корреспонденции и давно мечтал попасть, если не в председатели, то по крайней мере, в секретари Общества, заступив
место знакомого нам Бориса Александровича Шмеля.
Так кончилось письмо к Густаву; но я вижу, что этим не отделался от любопытства своих
читателей. Со всех сторон слышу клики: подавай нам Паткуля
на сцену лобного
места!
На сцену! Мы хотим изображения последних минут его жизни!
Недели через две Василий Васильевич уехал к
месту своего нового служения
на берегу Невы. Служебные обязанности свели Хрущева с полковником Антоном Антоновичем фон Зееманом, о котором, надеюсь, не позабыл дорогой
читатель.
Прощай, мой дорогой
читатель! Смутным призраком мелькнул ты перед моими глазами и ушел, оставив меня одного перед лицом жизни и смерти. Не сердись, что порою я обманывал тебя и кое-где лгал: ведь и ты
на моем
месте солгал бы, пожалуй. Все же я искренно любил тебя и искренно желал твоей любви: и мысль о твоем сочувствии была для меня немалою поддержкою в тяжелые минуты и дни. Шлю тебе мое последнее прощанье и искренний совет, забудь о моем существовании, как я отныне и навсегда забываю о твоем.
На этом
месте я, моего
читателя всепокорный слуга и автор, излагающий эту повесть, позволил себя перебить Оноприя Опанасовича Перегуда почтительным замечанием, что допрашиваемые люди могли ему не поверить, что он вправе бить их кнутом и пытать
на пытке, но он отвечал...